«Медработники перестают ощущать смысл своего труда» - Андрей Коновал

На московском митинге 2 ноября в защиту здравоохранения врачи планируют проанонсировать всероссийскую акцию протеста. Оргсекретарь профсоюза медицинских работников «Действие» Андрей Коновал рассказал Открытой России об острейших проблемах медиков в регионах и об опасностях профсоюзной деятельности.

— Когда и почему вы занялись профсоюзной деятельностью? Почему решили заниматься именно проблемами врачей?

В Ижевске я занимаюсь общественной деятельностью с 2005 года, и в 2005 году был там избран депутатом городской думы. Как к независимому депутату и заместителю главного редактора оппозиционной руководству Удмуртии газеты нередко обращались граждане в случаях, когда становилось понятно: вопрос властями не решается, и нужно прибегать к каким-то протестным действиям. И люди продолжали ко мне обращаться с подобными вопросами, даже когда я перестал быть депутатом.

В декабре 2012 года ко мне обратилась группа участковых детских врачей с проблемой, что их принуждали к работе на втором участке, причем этот дополнительный объем работы должным образом не оплачивался. Участковых врачей не хватает, и поэтому руководство медучреждений с молчаливого согласия регионального Минздрава прибегало к такой незаконной практике. В это время мои московские товарищи, гражданские активисты, сообщили, что при поддержке Конфедерации труда России решено создать профсоюз медработников, и в Москве уже есть группа медиков, готовых к этому подключиться. Для создания межрегионального профсоюза нужно несколько первичных организаций в разных регионах, и мне показалось логичным совместить две этих задачи. В декабре 2012 года была проведена учредительная конференция силами московских и ижевских медиков, а меня с июля 2013 года, когда стало ясно, что развитие профсоюза в других регионах пробуксовывает, советом профсоюза назначили оргсекретарем.

В Ижевске мы сразу вышли на массовый пикет с требованием отменить принудительную бесплатную работу на втором участке. Были потом переговоры с республиканским Минздравом: чиновники признали, что да, никто не может принуждать, но на самом деле такая практика продолжалась. А в начале 2013 года добавилась еще одна ситуация: штрафным вычетам стали подвергаться так называемые путинские надбавки участковой службе (10 тысяч рублей врачам и 5 тысяч медсестрам), введенные еще в 2006 году за дополнительный объем работы. Например, участковый, замотанный приемом и огромным объемом бумажной отчетности, не прикрепил на клей рецепт к документации, и за это вычитают 600 рублей. Или, например,

штрафовали за невыполнение стопроцентного охвата по вакцинации детей на участке; но как ты принудишь людей к вакцинации, когда некоторые родители считают, что это вредно, или просто семья неблагополучная и родителям наплевать на здоровье детей?

Участковый терапевт — это же не участковый полицейский, и не может принудить население к выполнению рекомендаций. Когда медработник должен заниматься агитацией, когда он и так по ночам сидит и оформляет медицинскую документацию?

Одним из условий перехода на систему с президентскими доплатами в 2006 году было укрупнение участков — не менее 800 прикрепленных детей. А по факту у всех стало больше, даже под тысячу. А надо учитывать, что нагрузка в осенне-зимний период очень высокая, дети в это время поголовно болеют. Получается, что участковый педиатр должен принять за 4 часа 50 детей, а потом бежать на вызовы на дом и обслужить еще 20, при норме — 19. На ребенка получается буквально по 2-3 минуты.

В апреле 2013 года мы провели в Ижевске так называемую итальянскую забастовку детских врачей или, другими словами, «работу по инструкции» — когда группа медиков работала строго по нормативам, уделяя осмотру и лечению ребенка столько, сколько в реальности нужно. Резонанс был огромный, на всю страну. Нам не удалось добиться уменьшения участковой нагрузки, но все остальные требования, включая повышение зарплаты на 30%, были выполнены.

— С какими проблемами сталкиваются медики в регионах? Часто ли к вам обращаются за помощью?

Не проходит и недели, чтобы на связь не вышли люди из какого-нибудь города или региона страны. От Калининграда на западе до Дальнего Востока, Мурманская область, Кабардино-Балкария... Просят помочь или хотя бы проконсультировать. У нас сейчас более 30 первичных организаций в 15 регионах. Ижевск, Сарапул, Уфа — это громкие акции, протестные кампании с голодовками, забастовками, митингами. А на самом деле работа идет разная: где-то наши активисты добиваются своего путем коллективных переговоров, судебными исками или жалобами в надзорные инстанции. Мы практикуем широкий спектр методов профсоюзной борьбы.

Две основные проблемы — это низкие заработные платы и трудовая сверхнагрузка. И это две стороны одной медали. Сейчас власти, особенно региональные, активно отчитываются о росте средних зарплат — 30, 40 тысяч — и эти показатели соответствуют так называемым дорожным картам, принятым в регионах во исполнение «майских указов» Путина. А работники годами, даже десятилетиями вынуждены работать не на одну ставку, а на полторы, две, даже три ставки, хотя последнее запрещено законом. Либо один человек выполняет работу двоих: например, в Уфе 55% бригад «скорой помощи» не укомплектованы вторым сотрудником, и вместо двух выезжает один и выполняет повышенный объем работы. Собственно говоря, это было одной из причин нашей протестной кампании в Уфе. Ни работодатели, ни чиновники не хотят признать, что в данном случае имеет место расширенный объем работы, совмещение должностей.

Высокие показатели зарплат, о которых отчитываются региональные власти, связаны с правилами отчетности. Данные подаются не на ставку, а на физическое лицо. То есть человек может работать с повышенной интенсивностью, перевыполнять план и при этом еще работать на несколько ставок, и это все будет уходить в среднюю заработную плату. И когда главврач уфимской станции скорой помощи Зиганшин заявляет с праведным гневом журналистам: «Врач, участница голодовки, получает аж 40 тысяч рублей, и они еще смеют говорить, что у них низкая заработная плата...» Почему-то он не упоминает, что эти деньги — заработная плата на две ставки, что человек работает вместо 150 около 300 часов в месяц, чтобы выплатить ипотеку, и практически не выходит с работы. И подобная ситуация повсеместная. Но мы сейчас не говорим про работников администрации, заместителей главврача и т. д. Большая часть медработников первичного звена работают именно на полторы-две ставки, к сожалению, и это очевидная ненормальная ситуация.
Человек не может нормально работать с сохранением себя как человека более восьми часов. Для медиков по Трудовому кодексу — и это научно обоснованные нормы, связанные с тем, что это вредная работа, — определены разные нормы: например, на «скорой помощи» это 36 часов в неделю, у участковых педиатров — 39.

Это нормальные, научно обоснованные нормы. Если человек работает сверх них, это означает, что он себя изнашивает физически и морально.

Не случайно последние годы говорят о синдроме профессионального выгорания медработников. Они перестают ощущать смысл своего труда, и не просто потому, что они очень много работают. Добавилось много бессмысленной бумажной работы. И этот как раз то, о чем мы говорим, когда речь идет о проблемах одноканального финансирования медицины.

— К чему привел переход на одноканальное финансирование?

Страховым компаниям отдали право контролировать труд медработников, а страховые компании на этом зарабатывают. Чем на большую сумму они оштрафуют медучреждение, тем больше их доход. Но при этом существует качество медицинской помощи, а это очень сложная материя. Страховые компании оценивают качество оформления бумажной документации. И многие позиции, которые предусмотрены в этой документации, по мнению медиков, введены не в связи с целесообразностью. Например, как я уже говорил, педиатр принимает 50 человек в день и допускает в документации ошибки, и его за это штрафуют. И он вынужден тратить большую часть времени на оформление этой документации, на выполнение бессмысленной с точки зрения здоровья населения работы. И естественно, что он начинает относиться к этой работе с ненавистью, а не с радостью. Хотя основной мотив, с учетом низких зарплат, почему до сих пор в бесплатном государственном здравоохранении все еще сохраняются кадры, связан с тем, что там работают люди, которые получают моральное удовлетворение, испытывают счастье от того, что они могут помочь людям. И когда вместо реальной работы они вынуждены заниматься какой-то фигней, они теряют интерес к этой работе. Чудо, что у нас кадры до сих пор сохраняются.

— Только ли выполнение майских указов — причина проблем?

Майские указы декларируют вполне правильную цель — повысить заработную плату медработникам, повысить качество медицинской помощи. Но есть неувязки, связанные с механизмами исполнения этого. Повышение зарплат за счет оптимизации приводит к тому, что главный врач заинтересован не в заполнении штата, а в том, чтобы заставить уже имеющихся сотрудников работать в три раза больше. Пусть немножко и добавлять им пропорционально затраченным усилиям. И средняя зарплата для отчетности у него будет. Проще пойти не по пути требования адекватного финансирования, а по пути соглашательства с верхами. И показателей для «дорожной карты» добиваться за счет сохранения дефицита кадров.

Вторая подоплека — что сформировались серьезные лоббистские силы, которые стремятся отхватить как можно больший кусок для медицинского бизнеса. Сохранение бесплатного качественного и доступного здравоохранения этому препятствует. Мне кажется, и это уже достаточно общее мнение, что все-таки сверху идет установка на коммерциализацию здравоохранения. Если бесплатные клиники будут без очередей, если там будет не невыспавшийся задерганный врач, а специалист, который с вами поработает, то зачем тогда человек пойдет платить огромные деньги в коммерческую медицину?

Лоббистские силы заинтересованы в том, чтобы создать невозможные условия, сократить возможность доступа к качественной медицине в сфере государственного здравоохранения,

чтобы за счет этого перенаправить поток пациентов в коммерческую медицину, потому что болеть и обращаться к врачам люди будут всегда.

— 29 октября в Уфе вас избили неизвестные. Вы раньше сталкивались с чем-то подобным в связи со своей деятельностью?

Мы ведем и жесткие кампании, и не жесткие — например, когда люди просто осмеливаются писать жалобы в государственную инспекцию труда или подавать иски в суды. Но даже это воспринимается медицинским начальством как некий вызов. В области здравоохранения образовалась жесткая командно-административная система, и она жесткая не в плане иерархии, а в плане отношения к наемным работникам.

Считается, что раз ты медик, раз давал клятву российского врача и не можешь отказывать в медицинской помощи, можно эксплуатировать твои моральные качества. Эти фразы типа «когда вы шли в эту профессию, вы понимали, куда вы идете», я неоднократно слышал от чиновников.

И когда люди начинают серьезнее относиться к той же оплате своего труда, чиновники и начальство воспринимают это как вызов системе и собственному спокойствию. А надо понимать, что в сложившейся системе администрация медучреждений зарабатывает очень неплохие деньги: обычный доход, например, — полтора миллиона в год у главврача. Часто через своих родственников они связаны со структурами, которые занимаются поставкой медикаментов; могут быть и иные источники дохода. Мне до сих пор непонятно, например, решение главврача Уфимской скорой помощи Зиганшина отдать на аутсорсинг коммерческим фирмам услуги транспортного обслуживания двух подстанций. Проверка контрольно-счетной палаты показала, что это решение привело к десяткам миллионов убытков. Или, например, по данным самого правительства Башкортостана было выявлено неэффективное расходование около трех миллионов рублей и почти два миллиона ушло на нецелевое использование. И почему-то до сих пор не возбуждает никакого уголовного дела, хотя в Уголовном кодексе говорится, что более 1,5 миллионов нецелевого использования — это уже «в особо крупных размерах», и полагается статья.
Там, где мы ведем борьбу, нередко начинается противодействие. И попытки давления на профсоюзных активистов, и заказные статьи в местных СМИ, что профсоюз «Действие» хочет дестабилизировать ситуацию и что якобы у нас какие-то политические цели и т.д. Но случаев физических расправ у нас раньше не было. Тут, конечно, Уфа отличилась.

Впрочем, наши товарищи из других независимых профсоюзов, лидеры рабочей борьбы, нередко сталкиваются с противоправными действиями. В отличие от политических партий, профсоюзы непосредственно сталкиваются не просто с общей системой, хотя и с ней тоже. Они сталкиваются еще и с конкретными интересами конкретных бизнесменов, региональных и городских властей, конкретных чиновников, директоров, главврачей. И в целом сфера независимых профсоюзов — это сфера повышенного риска.

— Вы планируете выступать на митинге в защиту здравоохранения 2 ноября. Как вы оцениваете происходящее сейчас с московскими больницами?

Происходящее в Москве — это та же ситуация, которая протекала в регионах в течение последних пяти лет и усилилась в последние два года. Идет сокращение учреждений. Например, во Ржеве взяли и сократили под предлогом ветхости здания психиатрическую больницу. И больные, которые должны регулярно наблюдаться у врачей, теперь лишены места своего непосредственного проживания. В той же Удмуртии переводят стационары в дневные, а какие-то стационары закрывают. Закрытие стационаров — одна из распространенных тенденций, как и сокращение койкомест. Под предлогом того, что нужно изменить соотношения амбулаторной и стационарной помощи на западный манер, это не обеспечивается инфраструктурно. То, что происходит в Москве, — это просто в более короткие сроки и в более широких масштабах.

Я абсолютно согласен с организаторами митинга, мы с ними не первый год сотрудничаем. Мы официально поддерживаем этот митинг, наши активисты распространяют информацию о нем в социальных сетях. И у нас есть договоренность, что мы на митинге призовем ко всероссийской акции протеста — уже не только в Москве, но и в регионах, — в конце ноября. Конкретные даты будем еще обсуждать, но, скорее всего, это будет в районе 29 ноября.